Св. Иоанн Непомуцен Нойманн
(1811-1860)

Детство и юность

В юго-западной части Чехии, посредине плодородной долины, со всех сторон окружённой поросшими буйной растительностью горами, стоит местечко Прахатичи. Хоть этот городок и невелик, он уже с XI века служил важным пунктом торговли между Чехией и Баварией.

Филипп Нойманн, родившийся в Баварии, поселился в Прахатичах, намереваясь основать там небольшое ткацкое предприятие. Здесь он познакомился и сочетался браком с Агнешкой Лебиш, девушкой из мещанской семьи.

Иоанн был третьим ребёнком в семье Нойманнов. Родился он 28 марта 1811 года, в четверг накануне Страстной недели. В тот же день он был окрещён в приходе св. Иакова Старшего, получив имя Иоанна Непомуцена, покровителя Чехии. Катарина и Вероника, старшие сёстры Иоанна, младшие Иоанна и Людовико, и самый младший брат Вацлав росли под присмотром набожной матери. Немалое влияние на воспитание детей оказал и отец. По характеру прямой и честный, внешне он был холоден и немногословен, из-за чего дети часто были в общении с ним скованны и несмелы. Однако в глубине души он был человеком с горячим и чутким сердцем.

Неразговорчивость и сдержанность отца передались Иоанну. Он любил одиночество. Скупой на слова, он с юности проявлял живой интерес к окружающему миру. С ранних школьных лет зачитывался книгами. Его интересовали путешествия и приключения Кристофора Колумба, позднее он увлёкся астрономией. Это очень радовало отца, который сделал ему специальный стеллаж для книг, а мать, видя, как сын «пожирает» книги, называла его книжной молью.

Во время обучения в начальной школе Иоанн многим был обязан своему катехету, отцу Петру Шмидту. Это он допустил его до первого Святого Причастия, так как мальчик подкрепил своё стремление обезоруживающим аргументом: Я уже весь катехизис наизусть знаю. Отец Пётр вовлёк Иоанна также в группу министрантов.

Когда в нём пробудилось желание стать священником, неизвестно. Как бы то ни было, к окончанию начальной школы мысль о священстве уже не давала ему покоя, хотя ещё долго оставалась лишь мечтой.

Описывая робкие семейные планы, стоит отметить забавное происшествие. Почтенная мама Агнешка, присутствуя на одном из экзаменов сына в школе и выслушав похвалы учителя и рукоплескания очарованных прекрасной работой Иоанна учеников, бежала домой с громким плачем. Ведь оказалось, что в заслужившем столь много похвал сочинении на тему «Кем я хочу стать?» Иоанн описал профессию брадобрея. Долго пришлось пояснять простодушным родителям, что тема работы не требовала искренности, нужно было только описать какую-нибудь профессию.

Когда родители убедились, что сын не намерен становиться парикмахером, узнали о другой его печали. Реально оценивая ситуацию, Иоанн с тоской думал о больших расходах на обучение, без которого священство было невозможно.

Мысль об этом не помешала всё же Иоанну, подготовившись под руководством отца Шмидта, перейти 1 ноября 1823 года в гимназию пияров в Будзейовицах.

Сначала всё шло благополучно. Иоанну были особенно интересны латинский и греческий языки, а в частном порядке вместе с коллегами учил чешский, поскольку дома говорили на немецком. В этот период он полюбил игру на цитре, чешские песни и народную живопись на стекле.

Со временем, особенно к концу четвёртого года обучения в гимназии, наступил довольно острый психический кризис. Причиной его стали в основном плохие условия в доме, где он жил и где озорные и шумные соученики мешали ему заниматься. Дошло даже до того, что, измученный нравственно и психически, он начал заикаться. Другой причиной надлома было неудовольствие профессоров, которые воспринимали учащихся аподиктически [1], в то время, как сами были олицетворением посредственности и нерадивости.

Избавиться от ощущения полного провала ему помогли лишь терпеливые уговоры матери и сестры Вероники. Отец декан Филипп Эндрес убедил его пересдать экзамен. Исправив задолженность, в ноябре 1827 года Иоанн переехал в спокойную квартиру вдовы госпожи Новаковой и приступил к двухлетнему изучению литературы и цистерцианства. Здесь он познакомился с научными методами умственного труда. Эта система подходила ему больше, чем бездумное заучивание на память.

В 1831 году с очень хорошими результатами Иоанн сдал выпускные экзамены.

Получив аттестат, он хотел попасть в Духовную семинарию в Будзейовицах. Однако, узнав, что на 90 соискателей есть только 20 мест, Иоанн понял, что без поддержки не может и мечтать о поступлении. Поэтому он подал заявление о приёме на медицинский факультет Пражского университета. Но по просьбе матери обратился с просьбой о приёме и в семинарию.

Каким чудом он оказался в числе двадцати счастливых кандидатов, так и останется никогда не выясненной тайной. Высказывается предположение, что епископ вспомнил «маленького Иоанна» из Прахатич (так называли Нойманна из-за того, что он был лишь 160 см ростом), который в день миропомазания приветствовал его прекрасным стихотворением.

Семинария

В семинарии проблемы начались опять. На этот раз с профессорами, отстаивавшими йозефинизм[2]. С большой симпатией Иоанн относился к отцу Каролю Кюрнеру, преподавателю Библии, который научил его новогреческому и еврейскому языкам так хорошо, что, и став уже епископом, Нойманн каждую ночь читал один раздел Библии по-еврейски и два по-гречески.

Поскольку в доме семинарии не хватало мест, Нойманн учился экстерном. Первый год теологии он закончил с отличием. Уже тогда, 21 июля 1832 года, он получил тонзуру – знак принадлежности к духовному сословию, а также сан диакона.

Тогда же у коллеги по семинарии ему случайно попались «Annales Leopoldinae». Их издавал Фонд Леопольдины, княгини австрийской и императрицы бразильской[3], покровительствовавшей американским миссиям. В нём Иоанн нашёл захватывающие статьи о. Фредерика Бараги из Югославии, апостола индейцев с Гранд-Ривер в штатах Мичиган и Висконсин. Прочитанные тексты дали новый импульс молодому клирику и указали новый путь: он решил стать миссионером заморских стран.

Это решение повлекло за собой необходимость выучить английский язык. В Будзейовицах такой возможности не было, поэтому заканчивать третий и четвёртый годы изучения теологии Нойманн перевёлся в семинарию в Праге. К сожалению, оказалось, что в Праге тоже нет возможности посещать лекции английского ни в семинарии, ни в университете. Однако Нойманн не терял надежды. На одной из городских фабрик он нашёл нескольких работников, у которых научился разговорному английскому. Так же было и с испанским языком.

В пражской семинарии много беспокойства и боли причиняло ему двусмысленное отношение профессоров к практике йозефинизма. В своём Дневничке, который был скорее личной исповедальней, Иоанн пишет о внутреннем расколе: хотел быть «прозрачным» для начальствующих и одновременно должен был скрывать, что они ему очень не по душе. Сильную поддержку ему оказал в это время его духовный наставник о. Герман Дихтль, настоятель из Будзейовиц. Эта помощь особенно пригодилась, когда к концу четвёртого года оказалось, что рукоположения не будет. Будзейовицкий епископ объявил, что будет рукополагать только кандидатов в капелланы частных часовен, представленных владельцами этих часовен. У Нойманна никакого покровителя не было.

Однако появилась искорка надежды. По счастливому стечению обстоятельств, у отца Дихтля завязалась переписка с о. Андреем Рессом, которому филадельфийский епископ-суфраган Франтишек Кенрик поручил вербовать европейских клириков и священников для работы среди эмигрантов в Америке. Эта надежда была ещё очень зыбкой, потому что Фонд Леопольдины согласился выделить стипендию только двоим клирикам, решившимся ехать, и то лишь на основе рекомендательных писем от епископа, так называемых димисориев, получить которые было очень трудно.

Нойманн решил уехать без рукоположения и без димисориев. Сообщить об этом решении семье, которая уже несколько месяцев жила приготовлениями к первой мессе, было делом нелёгким. Когда Иоанн вступил на порог отчего дома, оказалось, что вся семья знает – на рукоположение надежды нет. Всё же до того, как он раскрыл свой план выезда в Америку, прошло ещё некоторое время. Иоанн хотел, чтобы семья привыкла к этой мысли. Об этом свидетельствует, например, один из эпизодов того времени. Пытаясь развеселить своих близких, Ян рассказывал, как за несколько месяцев до этого два императорских офицера пришли в семинарию и спрашивали о клириках, знающих французский, итальянский и испанский языки. Хотели завербовать одного из старших клириков для работы секретарём в имперском посольстве. Среди прочих была выдвинута и кандидатура Иоанна, но он не хотел об этом слышать. Рассказывая эту историю, он нашёл, наконец, соответствующий контекст для раскрытия своей великой тайны: У Бога тоже есть свои послы. И свои посольства в дальних странах, по другую сторону океана. Вот этого, собственно, я и хочу – быть миссионером в Америке. Матери было больно слышать эту новость, а сёстры долго плакали, ведь по их представлениям такое далёкое странствие было равносильно смерти; убедить отца было тоже нелегко.

Мысли Иоанна всё больше занимали такие дела, как паспорт, билет, путешествие на корабле, маршрут пересечения океана…

Время ожидания писем от американских епископов он заполнял паломничествами к ближайшим святыням. Его также попросили произнести проповедь о Матери Божьей в соседнем приходе Кробольд, где настоятелем был брат его духовного наставника о. Антоний Дихтль.

Вскоре родные Прахатичи должны были стать для него лишь воспоминанием. И, может быть, поэтому Нойманн чувствовал особую потребность в дружбе и закреплении в своей памяти образа близких ему людей. Потому при любом удобном случае он рисовал их портретики. Когда же кто-то попросил его оставить собственное изображение, он отказался, говоря: Не нужно, достаточно помолиться за меня.

Наконец, после Рождества 1835 года пришло долгожданное письмо. Епископ Нью-Йорка Жан Дюбуа просил прислать священников, достаточно подготовленных для работы среди немецких поселенцев в Америке.

Поскольку Фонд Леопольдины, цепляясь за мелкие формальности, билет оплатить отказался, отец Дихтль сам организовал для Иоанна сбор денег на дорогу.

Утром 8 февраля 1836 года. не прощаясь ни с кем, Иоанн отправился в Будзейовице. Оттуда он прислал прощальное письмо, в котором написал: Я хотел избавить вас и себя от мучительного прощания, поэтому уехал, не сказав Вам, что уже не вернусь. Не могу сопротивляться Божьему зову. Он велит мне трудиться для самых оставленных душ. Это послужит и вашей святости на небе.

Вскоре Нойманн пересёк на дилижансе Чешский Лес, чтобы через Мюнхен добраться до Страсбурга. Там отец Андрей Ресс обеспечил его рекомендательными письмами и небольшой суммой денег. Имея в кармане только 40 долларов, он направился через Париж в порт Гавр. На беду, по дороге потерялся крестик из слоновой кости, купленный за приличные деньги в Париже, а что ещё хуже, пропало рекомендательное письмо к американским епископам.

В Гавре готовился к рейсу огромный трёхмачтовик «Европа». Капитан согласился взять Яна в Америку за 80 франков, но без места в каюте и без питания. Оставалось 56 франков, чтобы запастись необходимым на дорогу. Корабль вышел из порта 20 апреля. Через сорок дней плавания он достиг берегов Америки, однако из-за встречного ветра и времени на карантин пассажиры прибыли на остров Стейтен-Айленд близ Нью-Йорка лишь 2 июня.