Радоваться с другими
109. Выражение chairei epi te adikia указывает на нечто отрицательное, тайком сохраняемое в сердце человека. Это ядовитое отношение того, кто радуется, наблюдая за неспра вед ливо стью в отношении кого-либо другого. Фраза дополняется следующей, описывающей положительное восприятие: synchair ei te aletheia: сорадуется истине. То есть радуется чужому благу — признанию его достоинства, оценке его способностей и добрых поступков. А это невозможно для того, кому все время приходится сравнивать себя и состязаться, даже со своим супругом, вплоть до скрытой радости, вызванной его поражениями.
110. Когда любящий человек может сделать доброе другому или когда видит, что у другого все хорошо, он переживает это с радостью и тем самым прославляет Бога, ведь «доброхотно дающего любит Бог» (2 Кор 9, 7), наш Господь особенно ценит радующегося чужому счастью. Если мы не развиваем способность наслаждаться благом другого и концентрируемся, в первую очередь, на наших потребностях, то приговариваем себя к безрадостной жизни, ведь, как сказал Иисус, «блаженнее давать, нежели принимать!» (Деян 20, 35). Семья всегда должна быть местом, где любой совершивший что-либо доброе в жизни, знает, что все прочие будут радоваться вместе с ним.
Все прощает
111. Список завершается четырьмя выражениями, говорящими о едином целом: «все». Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Тем самым решительно подчеркивается контркультурный динамизм любви, способной встретить лицом к лицу все, что может ей угрожать.
112. В первую очередь утверждается: «все покрывает» (panta stegei). Это отлично от «не считаться со злом», так как этот термин относится к использованию языка; он может означать «хранить молчание» о плохом, что может быть в человеке. Он заставляет ограничивать суждение, сдерживать склонность бросить в другого жестокое и беспощадное обвинение. «Не судите, и не будете судимы» (Лк 6, 37). Поскольку это противоречит нашему обычному использованию языка, Слово Божие просит нас: «Не злословьте друг друга, братия» (Иак 4, 11). Остан авл ив аться для нанесения ущерба образу другого человека — это способ укрепить свой собственный образ, выплеснуть обиду и зависть, не считаясь с тем, какой вред это приносит. Часто забывают, что диффамация может оказаться значительным грехом, серьезным оскорблением Бога, если глубоко уязвляется доброе имя других и им наносится ущерб, с трудом поддающийся восстановлению. Поэтому Слово Божие так сурово к языку, называя его «прикрасой неправды», «оскверняющим все тело и воспаляющим круг жизни» (Иак 3, 6), «неудерж им ым злом; исполненным смертоносного яда» (Иак 3, 8). Любовь заботится об образе других своей деликатностью, позволяющей сохранять даже доброе имя врагов. Защищая Божественный закон, никогда нельзя забывать это требование любви.
113. Любящие и взаимно преданные супруги хорошо говорят друг о друге, стараются показать хорошую сторону супруга, независимо от его слабостей и ошибок. Во всяком случае, они сохраняют молчание, чтобы не повредить его образ. Однако это не просто внешний поступок, а позиция, обусловленная внутренним отношением. И это не проявление неискренн ости закрывающего глаза на проблемы и слабые черты другого, а, скорее, широта взгляда того, кто учитывает контекст слабостей и ошибок другого; он помнит, что недостатки — лишь часть, а не полнота существа другого. Неприятный факт в отношениях — не целостность отношений. Следовательно, можно просто принять, что все мы — сложная комбинация светлых и темных сторон. Другой — не всего лишь тот, кто докучает мне, а намного больше. По той же логике я не претендую на то, чтобы его любовь была совершенной, иначе я не смогу ценить его. Он любит меня — такой, какой он есть и так, как он может, со всеми своими слабостями, но несовершенство его любви не означает, что его любовь ложная или не настоящая. Она реальная, но ограниченная, земная. Поэтому, когда я претендую слишком на многое, он каким-то образом дает мне это понять, так как не сможет и не захочет играть роль Божест вен ного существа либо служить всем моим потребностям. Любовь уживается с несовершенством, извиняет его, умеет хранить молчание о слабостях любимого человека.
Доверяет
114. Panta pisteuei: «всему верит». В данном контексте не стоит понимать эту «веру» в богословском значении, а, скорее, как «доверие». Речь не только о том, чтобы не подозревать другого человека в обмане или введении в заблуждение. Такое основополагающее доверие видит скрытый темнотой свет, зажженный Богом, уголек, все еще тлеющий под пеплом.
115. Такое доверие делает возможными свободные отношения. Нет потребности контролировать другого, скрупулезно следить за его шагами во избежание его бегства от наших объятий. Любовь доверяет, оставляет свободу, отказывается от полного контроля, от обладания, от доминирования. Свобода, открывающая пространство для самостоятельности, открытости миру и новому опыту, позволяет отношениям обогащаться, а не превращаться в бесперспективную эндогамию. Тем самым супруги, будучи вместе, могут с радостью делиться полученным и усвоенным вне семейного круга. Одновременно оказываются возможными искренность и прозрачность, так как, когда кто-то знает, что другие полагаются на него и ценят его глубинную благость, он проявляет себя таким, каков он есть, без утаивания. А тот, кто знает, что его всегда подозревают, осуждают без сострадания, не любят безоговорочно, предпочтет хранить в секрете свои тайны, прятать свои падения и слабости, показывать себя не тем, кто он есть на самом деле. Напротив, семья, где царит крепкое и любящее доверие, где несмотря ни на что всегда возвращается доверие, проявляет подлинную идентичность своих членов и учит спонтанно отказываться от обмана, нечестности и лживости.
Надеется
116. Panta elpizei: не унывает из-за будущего. В связке с предыдущим словом подразумевает надежду того, кто знает, что другой человек может измениться, всегда надеется на возможность созревания, на удивительный расцвет красоты другого, на то, что однажды прорастут его самые скрытые спос обн ос ти. Это не значит, что все в этой жизни переменится. Необходимо принимать, что определенные события произойдут иначе, чем нам хотелось бы, но, возможно, Бог напишет прямо на неровных строках личности и извлечет какое-то благо из зла, которое человеку не удается преодолеть на этой земле.
117. Здесь надежда выступает в своем полном значении, так как предполагает уверенность в жизни после смерти. Личность со всеми своими слабостями призвана к полноте Небес. Там ее полностью преобразит воскресение Христово, а ее слабости, темные стороны и патологические проявления утра тят существование. Там подлинное бытие личности просияет со всей силой добра и красоты. Благодаря этому среди земных невзгод мы сможем созерцать эту личность сверхъе стественным взглядом, в свете надежды, ожидая, когда в Царстве Небесном личность однажды обретет свою пока невидимую завершенность.
Все переносит
118. Panta hypomenei — значит переносить все превратности в положительном ключе. Это значит — сохранять устойчивость во враждебной обстановке, что подразумевает не только терпимость к некоторым раздражающим вещам, но и что-то большее: динамичное и постоянное противостояние, способное ответить на любой вызов. Это означает любовь несмотря ни на что, даже когда все вокруг побуждает к совершенно иному. Она проявляет некоторый упорный героизм, силу против любого негативного течения, выбор в пользу блага, которое ничто не может уничтожить. Об этом мне напоминают слова Мартина Лютера Кинга, подчеркивавшего выбор в пользу братской любви даже среди худших преследований и поруганий: «Человек, который больше всего тебя ненавидит, все равно имеет в себе нечто доброе; и нация, которая больше всего ненавидит, имеет в себе нечто доброе; и раса, которая больше всего ненавидит, имеет в себе нечто доброе. И когда ты начинаешь смотреть в лицо каждому человеческому существу и видеть в глубине его то, что религия называет «образом Божиим», начинай любить его, несмотря ни на что. Неважно, что он делает, ты смотри в нем на образ Божий. Существует элемент благости, от которого ты никогда не сможешь осво бо диться [...] Иной способ любить твоего врага — следующий: когда представляется возможность сокрушить неприятеля, именно в эту минуту ты должен решить не делать этого [...] Когда ты поднимаешься на уровень любви, ее величественной красоты и мощи, единственное, что ты стремишься сокрушить — вредоносные системы. Людей, уловленных такой системой, люби, но старайся сокрушить систему [...] Ненависть ради ненави сти лишь усиливает существование ненависти и зла во вселенной. Когда я ударяю тебя, а ты — меня, когда я отвечаю на твой удар, а ты отвечаешь на мой удар и так далее, очевидно, что так продолжается до бесконечности. Просто никогда не прекращается. На одной из сторон у кого-то должно быть немного здравого смысла, такова сильная личность. Сильная личность — личность, способная разбить цепь ненависти, цепь зла [...] У кого-то должно быть достаточно веры и нравственности, чтобы разорвать эту цепь и включить в саму структуру вселенной сильный и могущественный элемент любви»114.
119. В семейной жизни нужно взращивать эту силу любви, позволяющую бороться с угрожающей ей злом. Любовь препятствует главенству обиды, пренебрежению людьми, желанию ранить и заставлять за что-то заплатить. Христианский идеал, особенно в семье, это любовь несмотря ни на что. Например, порой я восхищаюсь отношением людей, которым пришлось расстаться с супругом, чтобы защититься от физического насилия, но, тем не менее, в силу супружеского милосердия преодолевающих собственные чувства и оказавшихся способными поступать ради блага супруга во время его болезни, страдания или в трудную минуту, пусть даже с помощью других. И это — любовь несмотря ни на что.
Возрастать в супружеском милосердии
120. Рассмотренный нами гимн святого Павла позволяет перей ти к теме супружеского милосердия. Оно — любовь, соединяющая супругов115, освященная, обогащенная и просвещенная благодатью таинства брака. Оно — «союз чувственный»116, духовный и жертвенный, который, однако, объединяет в себе нежность дружбы и эротическую страсть, чтобы быть в состоянии сохраниться даже при ослаблении чувств и страсти. Папа Пий XI учил, что такая любовь пронизывает все обязанности супружеской жизни и «считает первенствующим благородство»117. Действительно, такая сильная любовь, излитая Святым Духом, есть отражение нерушимого Завета Христа с человечеством, кульминация которого — самоотвержение до конца, на кресте: «Дух, Которого дает Господь, дарует новое сердце и делает мужчину и женщину способными любить так, как возлюбил Христос. Супружеская любовь обретает ту полноту, которой внутренне подчинена, супружеское милосердие»118.
121. Брак — драгоценный знак, поскольку, «когда мужчина и женщина совершают таинство брака, Бог, если можно сказать, «отражается» в них, запечатлевает в них Свои черты и неизг лад им ый характер Своей любви. Брак — икона любви Бога к нам. Так, Сам Бог есть общение: три Ипостаси Отца, Сына и Святого Духа живут изначально и вечно в совершенном единении. Именно такова тайна брака: Бог соединяет двух супругов в одно единое бытие»119. Это имеет очень конкретные и повседневные следствия, так как супруги, «в силу Таинства поставляются на самую настоящую миссию: исходя из простых, обыденных вещей видимым образом являть любовь, которой Христос возлюбил Свою Церковь, продолжая полагать за нее жизнь»120.
122. Тем не менее плохо смешивать разные планы: нельзя накладывать на двух слабых людей чудовищное бремя долга в совершенстве воспроизводить союз Христа с Церковью, поэтому брак как знак предполагает «динамичный процесс, который постепенно движется вперед со все более усиливающимся проникновением даров Божиих»121.
Вся жизнь, все вместе
123. После любви, соединяющей нас с Богом, супружеская любовь — «величайшая дружба»122. Она — союз, обладающий всеми качествами доброй дружбы: поиск блага для другого, взаимность, близость, нежность, стабильность и схожесть друзей, постепенно созидающаяся в разделенной друг с другом жизни. Однако брак добавляет ко всему этому нерасторжимую исключительность, выражающуюся в непоколебимом замысле разделить друг с другом и совместно созидать все бытие. Будем искренними и признаем знамения реальности: влюбленный не планирует, что такая связь устанавливается лишь на некоторое время; насыщенно переживающий радость супружества не думает о чем-то преходящем; те, кто сопровождают установление союза, наполненного любовью, пусть и хрупкого, надеются, что он сохранится во времени; дети не только хотят, чтобы родители любили друг друга, но и чтобы хранили верность и всегда оставались вместе. Эти и прочие признаки показывают, что в самой природе супруж еской любви присутствует открытость окончательному. Союз, навсегда кристаллизовавшийся в супружеском обещании, нечто более чем общественная формальность или традиция, так как он укоренен в добровольных наклонностях человеческой личности; и для верующих этот союз — завет перед Богом, требующим верности: «Господь был свидетелем между тобою и женою юности твоей, против которой ты поступил вероломно, между тем как она подруга твоя и законная жена твоя: [...] никто не поступай вероломно против жены юности своей. Ибо отречение Мне отвратительно» (Vlg.: Мал 2, 14.15.16).
124. Слабая или больная любовь, неспособная принять брак как вызов, требующий борьбы, возрождения, обновления и постоянного начинания заново до самой смерти, не в состоянии выдержать высокую планку обязательства. Она уступает культуре преходящего, препятствующей непрерывному процессу роста. Однако «обещание любви навсегда можно принести, только постигнув замысел, превосходящий собственные планы — замысел, укрепляющий нас и позволяющий нам подарить все будущее любимой личности»123. Чтобы такая любовь смогла перенести все испытания и несмотря ни на что остаться верной, необходим укрепляющий и возвышающий ее дар благодати. Как говорил святой Роберт Беллармин, «то, что мужчина и женщина соединяются в исключительной и нерас тор жимой связи так, что не могут расстаться, каковы бы ни были трудности, и даже когда растаяла надежда родить потомство, не может быть явью без великой тайны»124.
125. Брак — дружба, содержащая в себе черты, присущие страсти, но всегда нацеленная на союз, постепенно обретающий устойч ив ость и насыщенность. «Брак установлен не только ради деторождения», но для того, чтобы взаимная любовь «обретала свое верное выражение, развивалась и достигала зрелости»125. Эта особая дружба мужчины и женщины приобретает итоговый характер, проявляющийся исключительно в супружеском союзе. Супруги всем делятся, включая сексуальн ость, неизменно при взаимном уважении. II Ватиканский Собор утверждал это, говоря, что «такая любовь, соединяя разом человеческие и Божественные ценности, приводит супругов к добровольному и взаимному дарению друг другу самих себя, выраженному посредством чувств и нежности и про ни зы вающему всю их жизнь»126.
Радость и красота
126. В браке хорошо заботиться о радости любви. Когда стремление к удовольствию становится одержимым, оно заключает нас в единственную сферу и не позволяет найти другие способы удовлетворения. Радость, напротив, расширяет способность наслаждаться и позволяет находить вкус в разных реалиях, даже на тех этапах жизни, когда удовольствие угасает. Поэтому святой Фома говорил, что слово «радость» используется в значении расширения границ сердца127. Брачная радость, которую можно переживать даже в условиях скорби, предполагает согласие с тем, что брак — обязательная комбинация радостей и трудностей, трудов и отдыха, страданий и избавления, удовлетворения и поисков, неудобств и удовольствия, непременно — на пути дружбы, побуждающей супругов заботиться друг о друге: супруги «оказывают друг другу взаимную помощь и служат друг другу»128.
127. Любовь дружбы называется «милостью», если улавливается и постигается «высокая ценность» другого человека129. Красота — «высшая ценность» другого, не совпадающая с его физической или психологической прив лек ат ельн ос тью — позволяет нам вкусить сакральность его личности без непреодол имой потребности обладать ею. В обществе пот ребл ения эстетическое чувство обедняется, и так угас ает радость. Все существует ради приобретения, обладания и потребления; даже люди. Нежность, напротив, есть проявление любви, осво бож дающ ейся от эгоистичной жажды обладания. Она заставляет нас в безграничном уважении трепетать перед личностью, в некоторой степени опасаясь причинить ей вред или лишить ее свободы. Любовь к другому предполагает такую способность созерцать и ценить то, что прекрасно и священно в личностном существе, живущем независимо от моих пот ребн ос тей. Это позволяет мне искать блага, даже когда я знаю, что это существо не может быть моим, или когда оно стало мне неприятным физически, враждебным или вызывает неприязнь. Поэтому «любовь, из-за которой одной личности приятна другая, обуславливает бескорыстную отдачу чего-нибудь другому»130.