Катехеза VIII. Изначальное единство мужчины и женщины
1. Слова книги Бытия «Не хорошо быть человеку одному» (Быт 2:18) являются практически вступлением к рассказу о сотворении женщины. Вместе с этим рассказом чувство изначального одиночества становится частью смысла изначального единства, ключевым моментом которого кажутся как раз слова стиха 2:24 книги Бытия, на которые ссылается Христос в своей беседе с фарисеями: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью» (Мф 19:5). Если Христос, ссылаясь на «изначальное», цитирует эти слова, ими он собирается уточнить значение этого изначального единства, которое восходит к тому факту, что человек был сотворен как мужчина и женщина.
Рассказ из первой главы книги Бытия не знает проблемы изначального одиночества человека: человек действительно изначально «мужчина и женщина». Текст же второй главы дает нам своего рода право подумать, прежде всего, о человеке вообще, который, посредством тела, принадлежит к видимому миру, но превышает его; затем, дает нам подумать о том же человеке, но через призму двух полов. Телесность и половая принадлежность не тождественны полностью. Хотя строение человеческого тела обычно несет в себе признаки пола и является по своей природе мужским или женским, тем не менее, тот факт, что человек «плотью» принадлежит конкретному субъекту, ближе к факту, что он телесно является мужчиной или женщиной. Поэтому значение изначального одиночества, которое может быть отнесено к просто «человеку», по сути, следует за значением изначального единства; последнее действительно основано на мужском и женском, почти как на двух различных «воплощениях», т. е. на двух вариантах «бытия плотью» одного человека, созданного «по образу Божию» (Быт 1:27).
2. Читая далее библейский текст, в котором сотворение женщины описывается отдельно (Быт 2:21-22), мы должны в то же время держать в голове тот «образ Божий» из первого рассказа о сотворении. Второй рассказ сохраняет в отношении языка и стиля все характеристики предыдущего текста. Способ изложения соответствует способу мышления и самовыражения того времени, к которому относится текст. Можно сказать, следуя современной философии религии и языка, что речь идет о языке мифа. В этом же случае термин «миф» не несет значения сказочного, а просто архаический способ выражать более глубокий смысл. Без труда под слоем древнего повествования мы обнаруживаем действительно удивительное содержание, по качеству и концентрации содержащихся в нем истин. Мы подошли ко второму рассказу о сотворении человека, сохраняющему до определенного момента форму диалога между человеком и Богом-Создателем, и это особенно проявляется в том моменте, когда человек («адам») оказывается созданным конкретно мужчиной и женщиной («иш-иша») (Еврейский термин «адам» передает понятие человека в собирательном смысле, т.е. «человек» представляет собой человеческий род [Библия дает определение индивидууму, используя выражение «сын человеческий», сын – «адам»]. Противопоставление «иш-иша» подчеркивает половое различие [как в греческом “aner-gyne”]. После сотворения женщины библейский текст продолжает называть мужчину «адамом» [с определенным артиклем], выражая, таким образом, его “corporate personality” (телесную индивидуальность), потому что он стал «отцом рода человеческого», его прародителем и представителем, подобно тому, как затем Авраам стал известен как «отец верующих», а Иаков отождествился с Израилем – Избранным Народом). Сотворение произошло почти одновременно в двух измерениях; действие Отца-Яхве, который творит, происходит вместе с процессом самосознания человека.
3. Тогда Бог-Яхве говорит: «Не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт 2:18). И в тот же момент человек подтверждает собственное одиночество (Быт 2:20). Далее мы читаем: «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену» (Быт 2:21-22). Приняв во внимание особенность языка, необходимо, прежде всего, признать, что надо хорошо представить тот сон, во время которого благодаря Богу-Яхве человек готовится к новому творческому акту. В соответствии с современным образом мышления, привычным (путем анализирования подсознания) к связыванию мира сна с сексуальной тематикой, этот сон может вызвать определенные ассоциации (Сон Адама [на иврите “tardemah”] – глубокой сон [лат. “sopor”; англ. “sleep”], в который человек погружается бессознательно и без снов [в Библии есть и другой термин для определения сна: “halom”]; см. Быт 15:12; 1Цар 26:12. Фрейд же, наоборот, исследует содержание «снов» [лат. “somnium”; лат. “dream”], которые, смешиваясь с элементами, «вытесненными в подсознание», позволяют, по его мнению, обнаружить бессознательное, которое, в конечном счете, всегда имеет сексуальный характер. Эта идея, естественно, во всем чужда библейскому автору. В библейской теологии сон, который Бог навел на первого человека, подчеркивает «исключительность действия Бога» при сотворении женщины; мужчина не принимал в нем сознательного участия. Бог нуждается в его ребре только для того, чтобы сделать акцент на общей природе мужчины и женщины). Тем не менее, библейский рассказ, кажется, выходит за рамки темы человеческого подсознания. Если допустить значительное различие лексикона, можно заключить, что человек («адам») погружается в «сон», чтобы проснуться «мужчиной» и «женщиной». На самом деле, в книге Бытия 2:23 мы впервые сталкиваемся с различием «иш-иша». Тогда возможно, что аналогия со сном указывает тут не столько на смену сознания бессознательным, сколько своеобразное возвращение к небытию (во сне присутствует элемент уничтожения сознательного бытия человека) или же к моменту, предшествующему сотворению, чтобы по творческому замыслу Бога одинокий «человек» смог восстать в своем единстве двух начал: мужского и женского (“Сон” [“tardemah”] – термин, который встречается в Священном Писании, когда во сне или сразу после него должно произойти что-то необычное [см. Быт 15:12; 1Цар 26:12; Ис 29:10; Иов 4:13; 33:15].
В Септуагинте “tardemah” переводится как “éktasis” [экстаз]. В Пятикнижии “tardemah” появляется еще раз в мистическом контексте: Авраам, призванный Богом, подготовил жертвенных животных и отгонял от них хищных птиц: «При захождении солнца крепкий сон напал на Аврама, и вот, напал на него ужас и страх великий…» [Быт 15:12].Именно с этого момента Бог начинает говорить с ним и заключает с ним завет, являющийся «вершиной откровения» Аврааму. Это в некотором смысле напоминает сцену в Гефсиманском саду: Иисус «начал ужасаться и тосковать» [Мк 14:33] и обнаружил апостолов «спящими от печали» [Лк 22:45]. Библейский автор отмечает в первом человеке в некотором смысле недостаток, одиночество [«не хорошо быть человеку одному»; не было «помощника, соответственного ему»], даже страх. Возможно, это состояние вызывает «сон от печали», или же, как у Аврама «ужас и страх великий» небытия; как накануне сотворения мира: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною» [Быт 1:2]. В любом случае, в обоих текстах, в которых Пятикнижие или даже скорее книга Бытия говорит о глубоком сне [tardemah], имеет место особый божественный акт, т. е. «завет», имеющий последствия для всей истории спасения: Адам дает начало человеческому роду, Авраам – Избранному Народу). В любом случае, в свете сказанного в кн. Бытия 2:18-20 не остается сомнений в том, что человек погружается в этот «сон» с желанием найти существо, подобное себе. Если возможно сказать здесь о сновидении, по аналогии со сном, мы должны сказать, что этот библейский архетип позволяет нам предположить, что содержание этого сновидения — «второе Я», так же и оно личное, и так же связано с изначальным одиночеством, т. е. со всем процессом стабилизации человеческой личности в отношении к совокупности всех живых существ (“animalia”), поскольку это процесс «дифференциации» человека от подобного окружения. Таким образом, рушится замкнутый круг человека-личности, потому что первый «человек» восстает ото сна как «мужчина и женщина».
4. Женщина создана «из ребра», которое Бог-Яхве взял у человека. Приняв во внимание архаический, метафорический и образный способ выражения мысли, мы можем установить, что речь здесь идет о равенстве обоих; подобное равенство относится особенно к телу, строению тела, и даже подтверждается первыми словами мужчины сотворенной женщине: «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей» (Быт 2:23). Интересно отметить, что у древних шумеров клинописный знак, используемый для обозначения существительного «ребро» совпадал с тем, который передавал слово «жизнь». Как затем рассказывается в Библии, в соответствии с толкованием стиха книги Бытия 2:21, Бог закрывает ребро плотью [вместо того, чтобы вернуть плоть на свое место] и таким образом «формирует» женщину, которая произошла от «кости и плоти» первого человека [мужчины]. На языке Библии это — определение кровного родства или принадлежности к тому же роду [напр., см. Быт 29:14]: женщина принадлежит к тому же виду, что и мужчина, отличаясь от других живых существ, созданных прежде. В библейской антропологии «кость» передает важнейшую составляющую тела; т. к. у евреев не было точного различия между «телом» и «душой» [тело считалось внешним проявлением личности], «кость» означала просто, в качестве синекдохи, человеческое «существо» [см., напр., Пс 139:15 (Пс 138:15 в Синодальном переводе – прим. перев.): «Не сокрыты были от Тебя кости мои»]. Тогда можно понимать «кость от костей» как «существо от существа»; «плоть от плоти» означает, что, даже имея различные физические характеристики, женщина обладает такой же индивидуальностью, как и мужчина.
В «свадебной песни» первого мужчины выражение «кость от костей, плоть от плоти» — превосходная форма, подчеркнутая, кроме того, тройным повтором: «вот», «это», «она»). Тем не менее, процитированные слова относятся все же к человеческой природе человекамужчины. Их нужно прочесть в контексте заявлений, сделанных до сотворения женщины, в которых, когда еще не существовало «воплощения» человека, она называлась «помощником, подобным ему» (см. Быт 2:18 и 20). Трудно точно перевести еврейское выражение “cezerkenegdô”, которое по-разному переводится на европейские языки, например: лат. “adiutorium ei conveniens sicut oportebat iuxta eum”; нем. “eine Hilfe…, die ihm entspricht”; франц. “égal vis-á-vis de lui”; итал. “un aiuto che gli sia simile”; исп. “como él que le ayude”; англ. “a helper fit for him”; польск. “odopowicdnia alla niego pomoc”. Т.к. термин «помощник» подводит к понятию «взаимодополнение» или же «точное соответствие», термин «подобный» связывается с «подобием», но имеет другое значение, чем подобие человека Богу). Так, женщина оказывается сотворенной, в каком-то смысле, на основе той же природы.
Телесное сходство, несмотря на различие строения, связанного с половым отличием, настолько очевидно, что человек (мужчина), проснувшись, сразу же говорит о нем: «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа» (Быт 2:23). Так человек (мужчина) впервые демонстрирует радость и даже экзальтацию, для которых у него прежде не было причин, ввиду отсутствия существа, подобного ему. Радость по отношению к другому человеческому существу, ко второму «Я», преобладает в словах человека (мужчины), сказанных в присутствии женщины. Все это помогает установить полноту значения изначального единства. Эти слова немногочисленны, но каждое имеет большое значение.
Оттого мы должны иметь в виду (мы будем это делать и впредь) факт того, что эта первая женщина «сотворенная из ребра, взятого… от человека» (мужчины)¸ сразу же признается подобным ему помощником. К этой теме, о значении изначального единства мужчины и женщины, мы снова вернемся во время следующего размышления.