Инстанции, ответственные за благотворительную деятельность Церкви
32. Наконец, следует вновь обратить внимание на уже упоминавшиеся инстанции, ответственные за благотворительную деятельность Церкви. В предыдущих размышлениях было с ясностью выявлено, что истинным субъектом различных католических организаций, занимающихся служением милосердия, является сама католическая Церковь – и это на всех уровнях, начиная с приходов, через поместные Церкви, вплоть до Вселенской Церкви. Поэтому мой досточтимый Предшественник весьма своевременно учредил Папский совет Cor unum в качестве инстанции Святого Престола, ответственной за руководство благотворительными организациями католической Церкви и координацию их деятельности. Затем, епископской структуре Церкви соответствует тот факт, что епископы, как преемники Апостолов, несут главную ответственность – также и в настоящее время – за осуществление программы, указанной в Деяниях Апостолов (ср. 2, 42-44): Церковь, как семья Божия, должна быть – сегодня как и вчера – местом взаимной помощи и одновременно готовности служить также и тем, кто, вне ее, нуждается в помощи. Во время епископской хиротонии сам обряд посвящения предваряется несколькими вопросами к кандидату, в которых выражены главные элементы его должности и напоминаются обязанности его будущего служения. При этом рукополагаемый твердо обещает быть во имя Господа гостеприимным и милосердным по отношению к бедным, а для всех нуждающихся – быть утешением и помощью[31]. В Кодексе Канонического Права, в канонах, касающихся епископского служения, не говорится прямо о благотворительности, как об одной из особых сфер епископской деятельности, но дается общее упоминание о задаче епископа, которая заключается в том, чтобы координировать все дела апостольства при сохранении свойственного каждому из них характера[32]. Тем не менее, недавно Руководство по пастырскому служению Епископов обозначило более конкретно долг заниматься благотворительностью как задачу, свойственную всей Церкви и епископу в его епархии[33], и подчеркнуло, что проявление милосердия является делом Церкви как таковой, и что, наряду со служением Слова и Таинств, оно также является неотъемлемой частью самой сути ее изначальной миссии[34].
33. Что касается сотрудников, исполняющих работу милосердия в Церкви в практическом плане, главное уже было сказано: они не должны вдохновляться идеологиями улучшения мира, но руководствоваться верой, действующей любовью (ср. Гал 5, 6). То есть, они должны быть людьми, движимыми прежде всего любовью Христа, людьми, сердца которых Христос покорил Своею любовью, пробудив в них любовь в ближнему. Вдохновляющим принципом их действий должно стать утверждение из Второго Послания к Коринфянам: «Любовь Христова объемлет нас» (5, 14). Осознание того, что в Нем сам Бог отдал Себя нам, приняв даже смерть, должно побудить нас больше не жить ради самих себя, но ради Него, а вместе с Ним – ради других. Любящий Христа любит Церковь, и желает, чтобы она все больше становилась выражением и орудием исходящей от Него любви. Сотрудник каждой католической благотворительной организации желает работать с Церковью, а значит – с епископом, дабы любовь Божия распространялась в мире. Через свое участие в осуществлении любви Церкви он желает быть свидетелем Бога и Христа, и именно поэтому желает безвозмездно творить благо людям.
34. Внутренняя открытость к вселенскому масштабу Церкви не может не побудить сотрудника действовать в согласии с другими организациями, служащими различным формам нужды; однако это должно осуществляться с соблюдением особого профиля служения, требуемого Христом от Своих учеников. Св. Павел в своем гимне милосердию (ср. 1 Кор 13) учит нас, что милосердие – это всегда нечто большее, чем просто действие: «И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (ст. 3). Этот гимн должен стать Magna Carta всего церковного служения; он является квинтэссенцией всех размышлений, которые я развил о любви в ходе этой энциклики.
Практическое действие остается недостаточным, если в нем не ощущается любовь к человеку, любовь, которая питается встречей с Христом. Глубоко личное участие в нужде и страдании другого человека становится, таким образом, участием в этой нужде и страдании меня самого: чтобы мой дар не унизил другого, я должен дать ему не только что-то свое, но самого себя, я должен присутствовать в даре, как личность.
35. Именно такой способ служить ближнему делает служащего смиренным. Он не принимает позицию превосходства по отношению к другому, сколь бы жалким ни было в тот момент его положение. Христос избрал самое позорное место в мире – крест, – и именно этим полным смирением спас нас и продолжает постоянно помогать нам. Помогающий другому тем самым признаёт, что ему самому помощь оказывается точно таким же образом; что возможность помочь не является его заслугой или поводом для гордости. Это дается как благодать. Чем больше кто-то будет трудиться ради других, тем больше он будет понимать и прилагать к себе слова Христа: «Мы рабы ничего не стоящие» (Лк 17, 10). Он признаёт, что действует не на основе какого-то превосходства или особых личных качеств, но потому что Господь даровал ему эту возможность. Иногда осознание избыточности нужды в мире и ограниченности собственных возможностей могут ввергнуть его в искушение уныния. Но именно это поможет ему окончательно понять, что он является не больше, чем орудием в руках Господа. Так он освободится от самонадеянности, что должен лично и самостоятельно улучшить необходимым образом мир. В смирении он будет делать все, что в его силах, и в смирении же доверит остальное Господу. Миром управляет Бог, а не мы. Мы оказываем Ему наше служение лишь в том, что можем, и до тех пор, покуда Он дает нам для этого силу. Однако, делать все, что можем, с имеющимися у нас силами – вот задача, которая всегда поддерживает доброго слугу Иисуса Христа в действии: «Любовь Христова побуждает нас» (2 Кор 5, 14).
36. Опыт безмерности нужды может, с одной стороны, подтолкнуть к идеологии, претендующей сделать немедленно то, чего, как нам кажется, не добивается Бог в своем правлении миром: универсального решения всех проблем. С другой стороны, он может привести к инерции, вызванной впечатлением, что вообще ничего нельзя сделать. В этой ситуации глубокая связь со Христом является незаменимой помощью, чтобы остаться на правильном пути: не впасть в презирающее человека высокомерие, которое в реальности ничего не созидая, только разрушает, и не уступать ложному смирению, которое не позволило бы нам следовать призыву любви и тем самым служить человеку. Молитва, как источник, из которого мы вновь и вновь черпаем силу Христа, является здесь абсолютно конкретной насущной потребностью. Кто молится, тот не тратит напрасно своего времени, даже если кажется, что положение – критическое, и требует исключительно действий. Набожность не делает слабее борьбу с бедностью, или даже с горем ближнего. Блаженная Тереза Калькуттская является весьма красноречивым примером того, как время, посвященное Богу в молитве, не только не наносит ущерба эффективности и действенности любви к ближнему, но является в реальности неисчерпаемым ее источником. В своем письме на Великий Пост 1996 года блаженная писала своим сотрудникам мирянам: «Мы нуждаемся в этой глубокой связи с Богом в нашей повседневной жизни. Но как нам этого достичь? Через молитву».
37. Пришло время вновь подтвердить важность молитвы перед лицом активизма и секуляризма, угрожающим многим христианам, занятым благотворительной деятельностью. Несомненно, христианин, который молится, не претендует на то, чтобы изменить замыслы Бога, или исправить задуманное Им. Он прежде всего ищет встречи с Отцом Иисуса Христа, моля, чтобы Иисус, с утешением Своего Духа, пребывал в нем и в его деле. Личная близость с Богом и предание себя на Его волю препятствуют деградации человека, спасают его от уз фанатичных и террористических доктрин. Подлинно религиозное поведение не позволяет человеку брать на себя роль судьи Бога, обвиняя Его в том, что Он попустительствует нищете, не испытывая сострадания к Своим творениям. Но тот, кто осмеливается бороться против Бога, пуская в ход интересы человека – на кого он сможет рассчитывать, когда человеческое действие проявит все свое бессилие?
38. Иов, конечно, может жаловаться Богу на присутствие непостижимого и очевидно необоснованного страдания в мире. В своей скорби он говорит: «О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его! [...] Узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне. Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? [...] Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю – и страшусь Его. Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня» (23, 3. 5-6. 15-16). Зачастую нам не дано понять причину, по которой Бог сдерживает Свою руку, вместо того, чтобы вмешаться. Впрочем, Он и не препятствует нам кричать, как Иисус на кресте: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27, 46). Нам следовало бы пребывать с этим вопросом пред Его лицем, в молитвенном диалоге: «Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь?» (Откр 6, 10). Св. Августин дает нам ответ веры на наши страдания: «Si comprehendis, non est Deus» [Если ты понимаешь Его, то это не Бог][35]. Наш протест вызван не тем, что мы желаем бросить Богу вызов, или предположить, что в Нем можно усмотреть ошибку, слабость, равнодушие. Для верующего невозможно представить, что Бог бессилен, а «может быть, и спит» (ср. 3 Цар 18, 27). Скорее, правдой является то, что даже наш крик – как на устах распятого Иисуса – является окончательным и самым глубоким способом подтвердить нашу веру в Его всемогущество. В самом деле, несмотря на все непонимание и беспорядки окружающего мира, христиане продолжают верить в «благодать Бога нашего» и в «Его человеколюбие» (Тит 3, 4). Они, погруженные, как и другие люди в драматическое переплетение исторических событий, тем не менее пребывают в твердой вере, что Бог есть Отец, и Он любит нас, даже если Его молчание остается непостижимым для нас.
39. Вера, надежда и любовь идут вместе. Надежда практически подразделяется на добродетель терпения, – которое продолжает творить добро даже перед лицом кажущейся неудачи, – и добродетель смирения, которое принимает тайну Бога и уповает на Него даже во мраке. Вера являет нам Бога, отдавшего ради нас Своего Сына, и рождает в нас, таким образом, победоносную уверенность, что это действительно правда: Бог есть любовь! Так она преобразует наше нетерпение и наши сомнения в твердую надежду, что Бог держит мир в Своих руках, и что, несмотря на любой мрак, Он – как через волнующие и светлые образы говорится в последних страницах Книги Откровения – одержит победу. Вера, осознающая любовь Бога, открывшую себя в пронзенном сердце распятого Христа, порождает в свою очередь любовь. Она есть свет, – по сути, единственный, – просвещающий вновь и вновь мрак мира, и дающий нам мужество жить и действовать. Любовь возможна, и мы в состоянии осуществлять ее, ибо созданы по образу Божию. Жить любовью, и дать таким образом войти свету Божию в мир – вот к чему мне хотелось бы призвать настоящей энцикликой.