ЧАСТЬ ВТОРАЯ
CARITAS
ИСПОЛНЕНИЕ ЗАПОВЕДИ ЛЮБВИ ЦЕРКОВЬЮ,
«ОБЩИНОЙ ЛЮБВИ»
Любовь милосердная Церкви как проявление тринитарной любви
19. «Воистину, ты видишь Троицу, если видишь любовь милосердную», – писал св. Августин[11]. В ходе предыдущих размышлений мы воззрили на Того, Которого пронзили (ср. Ин 19, 37; Зах 12, 10), постигая замысел Отца, Который так возлюбил мир (ср. Ин 3, 16), что отдал Сына Своего Единородного, чтобы спасти человека. Умирая на кресте, Иисус – как повествует евангелист – «предал дух» (ср. Ин 19, 30), предвосхищая тот дар Святого Духа, который Он оставит Церкви после Своего воскресения (ср. Ин 20, 22). Так будет исполнено обещание о «реках воды живой», которые, – благодаря излиянию Духа, – проистекут из сердец верующих (ср. Ин 7, 38-39). Действительно, Дух есть та внутренняя сила, которая приводит в гармонию сердца верующих с сердцем Христа и побуждает их любить братьев своих, как возлюбил их Он, когда склонился, чтобы омыть ноги учеников (ср. Ин 13, 1-13), и особенно, когда отдал за всех Свою жизнь (ср. Ин 13, 1; 15, 13).
Дух является также силой, преобразующей сердце церковной Общины, дабы она свидетельствовала в мире о любви Отца, желающего сделать из человечества единую семью в Своем Сыне. Вся деятельность Церкви является выражением любви, стремящейся к полному благу человека: она стремится евангелизировать его с помощью Слова и Таинств, – что является делом зачастую героическим для осуществления его в конкретных исторических условиях, – и прилагает усилия к утверждению равных возможностей для участия каждого в различных сферах жизни и человеческой деятельности. Поэтому любовь есть служение, исполняемое Церковью ради того, чтобы неустанно идти навстречу страданиям людей, их нуждам, в том числе и материальным. Именно на этом аспекте, на этом служении милосердной любви, я желаю остановиться во второй части энциклики.
Любовь милосердная как задача Церкви
20. Любовь к ближнему, укоренённая в любви к Богу, – это прежде всего задача лично для каждого верного, а также для всей церковной общины, на каждом ее уровне: от местной общины до поместной Церкви, вплоть до вселенской Церкви в целом. Церковь, как община, должна проявлять свою любовь практически. Следовательно, любовь нуждается в организации, в качестве предпосылки для упорядоченной общественной службы. Осознание этой задачи имело учредительное значение для Церкви с самого ее зарождения: «Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян 2, 44-45). Лука рассказывает нам об этом в связи со своего рода представлением Церкви, среди учредительных элементов которой он перечисляет пребывание «в учении Апостолов», в «общении» (koinonia), в «преломлении хлеба» и в «молитвах» (ср. Деян 2, 42). Суть «общения» сначала не изложена подробно, более конкретно об этом элементе говорится в цитате, приведенной выше: общение состоит именно в том, что верующие владели всем сообща, и что между ними больше не существовало разделения на бедных и богатых (ср. также Деян 4, 32-37). Правда, по мере возрастания Церкви, эту радикальную форму материальной общности невозможно было сохранить. Однако сущность этой идеи осталась неизменной: внутри общины верующих не может существовать настолько большой бедности, чтобы отказать кому-либо в необходимом для поддержания достойной жизни.
21. Решающим шагом в трудном поиске решений для осуществления этого основополагающего церковного принципа стал выбор семи мужчин, положивший начало диаконскому чину (ср. Деян 6, 5-6). Дело в том, что в ранней Церкви, в ежедневном раздаянии потребностей вдовам, возникло неравенство между иудейской и греческой частями общины. Апостолы, которым были доверены прежде всего «молитва» (Евхаристия и Литургия) и «служение Слова», почувствовали себя чрезмерно обремененными «обслуживанием столов»; поэтому они решили оставить себе главное служение и поставить для другой задачи, столь же необходимой в Церкви, группу из семи человек. Однако и эта группа должна была не просто распределять пищу: требовалось, чтобы они были людьми, «исполненными Святого Духа и мудрости» (ср. Деян 6, 1-6). Это означало, что общественное служение, которое им надлежало исполнять, было абсолютно конкретным, но вместе с тем, несомненно, также служением духовным, осуществлявшим важную задачу Церкви – задачу упорядоченного служения любви к ближнему. С образованием этого собрания Семи, «диакония» – служение любви к ближнему, осуществляемое общественным и упорядоченным образом – была отныне введена в основополагающую структуру самой Церкви.
22. С течением лет и постепенным возрастанием Церкви практическое проявление милосердной любви утвердилось в качестве одной из ее истинных сфер, вместе с уделением Таинств и возвещением Слова: любовь к вдовам и сиротам, к заключенным, больным и нуждающимся является столь же важной для нее, как уделение Таинств и возвещение Евангелия. Церковь не может оставить без внимания служение милосердной любви, так же как не может пренебречь Таинствами и Словом. Чтобы доказать это, достаточно нескольких примеров. Мученик Иустин († ок. 155 г.), описывая воскресные богослужения христиан, упоминает также их благотворительную деятельность, связанную с Евхаристией как таковой. Имущие и желающие, каждый по своим возможностям, дают что хотят, и собранное хранится у епископа: и этим он имеет попечение о сиротах и вдовах, обо всех нуждающихся по болезни или по другой причине, а также о находящихся в узах и о странниках издалека[12]. Великий христианский писатель Тертуллиан († после 220 г.) свидетельствует, что забота христиан о нуждающихся вызывает изумление язычников[13]. И когда Игнатий Антиохийский († ок. 117 г.) характеризует Церковь Рима как «первенствующую в любви (агапэ)»[14], можно считать, что под этим определением он подразумевает и ее конкретную благотворительную деятельность.
23. В этом контексте может оказаться полезным упоминание о самых первых юридических структурах, связанных со служением милосердной любви в Церкви. К середине IV века в Египте формируется так называемая «диакония»; в отдельных монастырях она является органом, ответственным за весь комплекс социальной помощи, а именно – за служение милосердной любви. Из этих зачатков к VI веку она развивается в корпорацию с полной юридической ответственностью, и гражданские власти выделяют ей даже часть зерна для общественного распределения. В Египте не только каждый монастырь, но и каждая епархия имела, в итоге, свою собственную диаконию – институт, получивший затем развитие, как на востоке, так и на западе. Папа Григорий Великий († 604) упоминает о диаконии Неаполя. В Риме первые документальные сведения о диакониях появляются начиная с VII и VIII веков; однако, еще раньше, и с самого начала, благотворительная помощь бедным и страждущим, согласно принципам христианской жизни, изложенным в Деяниях Апостолов была, естественно, существенной частью Церкви Рима. Ярким выражением этого стала личность дьякона Лаврентия († 258). Драматическое описание его мученичества было известно уже св. Амвросию († 397), и оно, несомненно, представляет нам личность Лаврентия как подлинного святого. Ему, в качестве ответственного за заботу о бедных Рима, было дано время – после захвата его собратьев и Папы, – чтобы собрать сокровища Церкви и передать их гражданским властям. Лаврентий раздал имеющиеся деньги бедным, а затем, указав на этих людей, сказал властям, что это и есть истинное сокровище Церкви[15]. Независимо от того, насколько исторически достоверными считаются эти подробности, Лаврентий остается в истории Церкви как великий представитель церковного милосердия.
24. Упоминание о личности императора Юлиана Апостата († 363) может еще раз продемонстрировать, насколько важным было для Церкви первых веков организованное и осуществляемое милосердие. Шестилетним ребенком Юлиан присутствовал при убийстве своего отца, брата и других родных гвардейцами имперского дворца; он обвинил в этом зверском поступке – правильно или ошибочно – императора Констанция, выдававшего себя за великого христианина. Вследствие этого он раз и навсегда утратил доверие к христианской вере. Став императором, Юлиан решил восстановить язычество, древнюю римскую религию, одновременно реформировав ее, так, чтобы она действительно могла стать движущей силой империи. Осуществляя эту задачу, он в значительной степени вдохновлялся христианством. Он установил иерархию митрополитов и священников. Священники должны были способствовать любви к Богу и к ближнему. В одном из своих писем[16] он признается, что единственным аспектом христианства, поразившим его, была благотворительная деятельность Церкви. Таким образом, определяющим пунктом для его нового язычества стало то, что, переняв систему милосердия Церкви, он проводил подобную деятельность в рамках своей религии. Юлиан считал, что «галилеяне» – так он называл христиан – завоевали свою популярность именно таким образом. А потому им следовало подражать в этом и даже превзойти их. Тем самым император подтверждал, что милосердие было решающей особенностью христианской общины, Церкви.
25. Дойдя до этого пункта, извлечем из наших рассуждений два важных аргумента:
a) Внутренняя природа Церкви выражает себя в тройственной задаче: в возвещении Слова Божия (kerygma-martyria), в прославлении Таинств (leiturgia), в служении милосердной любви (diakonia). Каждая из этих задач является необходимым условием для двух других и их нельзя отделять друг от друга. Милосердие для Церкви – это не какой-то вид деятельности – связанный в данном случае с социальной помощью, – которой она могла бы предоставить возможность заниматься другим; милосердие заложено в природе Церкви, оно является неотъемлемым выражение самой ее сущности[17].
b) Церковь – это семья Божия в мире. В этой семье не должно быть никого, кто страдал бы от отсутствия необходимого. Однако, вместе с тем, любовь-агапэ превосходит границы Церкви; притча о добром самарянине остается критерием меры, она требует выражать любовь ко всем нуждающимся, с кем мы сталкиваемся «случайно» (ср. Лк 10, 31), кем бы они ни были. Однако, наряду с несомненной универсальностью заповеди любви, в ней есть специфически церковное требование, – а именно, что в самой Церкви, внутри церковной семьи, ни один ее член не должен страдать от нужды. В этом смысле законом для нас являются слова из Послания к Галатам: «Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере» (6, 10).